Наглядная хронология

2018-09-28 22:49:13

Наглядная хронология

«Наглядная хронология» – это новый иллюстрированный формат представления исторических событий и процессов на «ленте времени». Наши издания отображает историю России непрерывно на протяжении более одиннадцати веков – от начала эпохи Средневековой Руси и до наших дней.
Впервые на "лентах времени" – все правители нашей страны с характеристикой их деятельности, внутренняя и внешняя политика, экономика, религия и культура.

Уникальный наглядный характер изложения с инфографикой позволяет отобразить как отдельные события, так и длительные процессы (например, реформы, войны, освоение новых земель), а также сравнить различные аспекты российской истории с историей других европейских стран. Важнейшие даты выделены более крупными маркерами. Наиболее значимые процессы в сфере политики, экономики и культуры показаны в виде цветных «лент» и рамок с датами и аннотациями.
Научное редактирование издания выполнено при участии ряда ведущих отечественных историков.
Для удобства читателя книгу можно листать по страницам, а можно раскладывать на любую длину – до 2,5 метров.

Серия «Наглядных хронологий» издания "Руниверс" соответствует образовательному стандарту. Эти издания будут полезны в учебном процессе и при подготовке к ЕГЭ, а также наверняка понравятся студентам, преподавателям и всем любителям истории.

Основная серия «Наглядных хронологий» (три базовые книги):
«Средневековая Русь, 839 – 1462»
«Россия 1462 – 1917. От царства к империи»
«Россия. Новейшая история. 1900 – 2017»

«Наглядные хронологии» по отдельным ярким и сложным историческим периодам:
«Россия в эпоху Смуты 1598 – 1613»
«Россия при первых Романовых 1613 – 1696»
«Россия в эпоху дворцовых переворотов 1725 – 1762»

Взято отсюда

Фронтовые фото советских актёров. Часть 1. Никулин, Папанов, Гуляев, Трофимов, Гайдай — Живой Журнал

2018-09-24 23:33:42

Фронтовые фото советских актёров. Часть 1. Никулин, Папанов, Гуляев, Трофимов, Гайдай



Думаю, никто не удивится, услышав, что среди советских актёров было немало ветеранов Великой Отечественной войны, фронтовиков, сражавшихся на полях этой страшной войны. В этой подборке фронтовые фото актёров, объединённых не только войной. Все они объединены одним фильмом - "Бриллиантовая рука"




Юрий Никулин



Юрий Никулин был призван в армию 18 ноября 1939 года. В советско-финскую войну в составе зенитной батареи охранял подступы к Ленинграду.



Во время Великой Отечественной войны воевал также под Ленинградом.



Победу встретил в Курляндии; был демобилизован в мае 1946 года в звании старшего сержанта.



За время войны был награждён медалями За отвагу



(первоначально был представлен к ордену Славы III степени)



За оборону Ленинграда



и За победу над Германией





Анатолий Папанов



Анатолий Папанов был призван в армию в 1940 году. Известие о начале войны застало его в Оренбурге. Короткая подготовка - и на фронт. Был старшим сержантом, командовал взводом зенитной артиллерии. В июне 1942 года получил тяжёлое ранение под Харьковом; взрывом ему сильно изуродовало правую ногу и оторвало на ней два пальца. Папанов шесть месяцев провёл в госпитале и в 21 год стал инвалидом третьей группы. Награждён орденами Отечественной войны I и II степени





Владимир Гуляев



Владимир Гуляев во время Великой Отечественной войны пошёл работать слесарем в авиационную мастерскую, а 20 апреля 1942 года стал курсантом Молотовской военной авиационной школы пилотов. С отличием её окончив и получив в ноябре 1943 года звание младшего лейтенанта ВВС, лётчик-штурмовик Владимир Гуляев отправился на фронт.



Совершил 60 боевых вылетов на самолете Ил-2. Воевал в Белоруссии, Прибалтике. Переболел малярией, несколько раз был ранен и контужен.



Награждён двумя орденами Красного Знамени





и двумя орденами Отечественной войны I степени



Медалями За взятие Кенигсберга и За победу над Германией

Войну закончил лейтенантом в Восточной Пруссии. Участник Парада Победы 24 июня 1945 года





Николай Трофимов



Николай Трофимов в годы Великой Отечественной войны служил в военно-морском флоте. Награжден орденом Отечественной войны II степени, орденом Красной Звезды, медалью За оборону Ленинграда, За победу над Германией





Леонид Гайдай



Леонид Гайдай закончил школу 21 июня 1941 года, а 23 июня 1941 года пошёл записываться добровольцем в армию, но его не взяли из-за возраста. Призван осенью 1941 года и первоначально проходил службу в Монголии, затем был направлен на Калининский фронт, в разведку. 14 декабря 1942 года в боях за деревню Енкино забросал гранатами огневую точку противника и уничтожил трёх немцев, участвовал в захвате пленных, за что награждён медалью «За боевые заслуги». Получил тяжёлое ранение, подорвавшись на противопехотной мине, после которого был признан непригодным к дальнейшему несению военной службы и направлен в госпиталь







Кроме того, в числе актёров-фронтовиков, снявшихся в фильме значатся Станислав Чекан и Виктор Уральский. Только их фронтовых снимков я не нашёл. Вот такая вот "Бриллиантовая рука"

Источники...




Смотрите также рассказы из серии «Актёры Победы»:
Взято отсюда

Фотодело - самое массовое хобби в СССР — Живой Журнал

2018-09-24 23:20:45

Фотодело - самое массовое хобби в СССР



Как сейчас делаются фотоснимки. Подавляющее большинство снимает просто на телефон. Потом выкладывает понравившиеся снимки в инстаграм и пересылает друзьям по Вацапу. Плёночные аппараты если у кого и остались, то они пылятся в шкафах. И мало кто из современной молодёжи знает, что раньше фотодело было настоящим искусством




Это сейчас - достал телефон, сделал сотню-другую цифровых снимков, а потом на компьютере выбрал самые удачные кадры. Некоторые продолжают фотографировать на цифровые фотомыльницы. И лишь единицы снимают профессиональными и полупрофессиональными камерами. Да и то не всегда. В каждом компе лежат сотни гигов фотографий. Про всевозможные интернетовские фотохранилища я вообще молчу.

Раньше же к каждому кадру относились бережно. Ведь на плёнке было всего 36 кадров. И что ты с фотографировал, увидеть можно было только в после проявки плёнки. Эта самая плёнка продавалась завёрнутой чёрную непроницаемую для света бумагу в коробочках с указанием завода-изготовителя и светочувствительности (32, 64, 125 и 250 единиц). Наибольшей популярностью пользовалась плёнка ФОТО-65 (после 1987 года - ФОТО-64). Она считалась универсальной у фотолюбителей.



Но плёнку было мало купить, её надо было намотать сначала в кассету (в полной темноте). Что требовало определённого уровня мастерства.



И лишь потом кассета с плёнкой вставлялась в фотоаппарат. Самым массовым у советского фотолюбителя был аппарат Смена-8м. Этакий аналог мыльниц



Но некоторые были счастливыми обладателями «камер по приличней». Мне на день рождения родители подарили зеркалку Зенит-ЕТ.



После того, как плёнка отснята, её надо проявить. Для чего существовал специальный фото-бачок. Опять в полной темноте плёнку наматывают на специальную спираль и помещают внутрь светонепроницаемого бачка.



Затем – уже на свету – в бачок надо залить заранее приготовленный проявитель. Разные фото-кудесники делали проявители из специальных химикатов, отмеривая их на весах. Но обычные невзыскательные фотолюбители вроде меня покупали готовый проявитель в фотомагазинах. Дома всегда был запас пакетиков проявителя и фиксажа, ведь стоили они – копейки, а срок годности был приличный. Не удивлюсь, что, если полезу в кладовку у родителей дома, наткнусь на неиспользованные запасы этой химии тех лет.



Проявитель из пакетиков был с разными мелкими крошками, в связи с чем после растворения, его надо было профильтровать. Кто-то использовал марлю, а у кого-то были и специальные фильтры (у меня была целая пачка из набора «Юный химик». Одной порции проявителя хватало на несколько плёнок.
Проявитель, заливаемый в бачок, должен был быть определённой температуры – от 20 до 25 градусов. Для того, чтобы следить за температурой, большинство фотолюбителей имели специальный термометр.



После заливки проявителя в бачок, необходимо где-то 10 минут, покручивать в нём спираль с плёнкой (с помощью специального кончика спирали). После этого проявитель выливается в специальную банку (чтобы затем использовать его для следующей плёнки). Затем в бачок наливалась пресная вода (тоже определённой температуры) для промывки плёнки. Затем заливался фиксаж – реактив для закрепления эмульсии плёнки от воздействия света (поэтому многие его часто называли закрепителем, ну как ферзя королевой).

В фиксаже плёнка лежала ещё минут 15-20, затем снова промывалась водой. И вот в это время наступал самый волнительный момент, когда сразу было видно, получилось или нет. К тому же, если при наматывании плёнки произошло слипание, то часть плёнки не проявлялась. Но это бывало обычно только у начинающих фотолюбителей. Затем плёнку надо было высушить. Я для этого использовал леску, протянутую на кухне, для сушки всякой мелочовки. После просушки плёнка сворачивалась в аккуратный рулончик, который помещался в коробочку, в которой плёнка продавалась. Правда это зачастую приводило к царапинам. Те, кто относился к своим негативам бережно, имел специальный альбом, в который плёнки хранились нарезанными по несколько кадров

Поскольку все реактивы могли быть использованы для проявки нескольких плёнок, оставался открытым вопрос: проявлять плёнки сразу по мере фотографирования или копить нужное количество плёнок. Первый вариант был чреват тем, что надо было реактивы хранить в виде жидкости, которая к тому же имела не очень длительный срок хранения (меньше месяца). Но, в общем и целом, это были мелочи.

Вся эта технология касается только чёрно-белой плёнки. Для проявки цветной требовались совсем другая технология и другие реактивы. Но этой техникой я не владел – на цветную плёнку я стал фотографировать уже в другие времена, когда повсюду появились фотолаборатории. Я был далеко в этом не одинок. Множество фотолюбителей предпочитала обходиться чёрно-белыми фотографиями.

Но проявить плёнку – мало. Надо ещё напечатать с неё фотографии. Для этого оккупируем ванную и выключаем там свет



Желательно научится находиться там в темноте, чтоб все движения были интуитивными и простыми. Готовим нашу импровизированную лабораторию заранее. Сначала подключаем к сети наш фотоувеличитель (это именно тот аппарат, который позволит получить размер снимка, который вы хотите с маленького 35мм негатива).





Фотоувеличитель идет сразу в комплекте с объективом (чем дороже стекло, тем лучше качество снимка), лампой и кадровочной рамкой, которая позволит при красном фильтре откорректировать размер будущего отпечатка и положение его на бумаге.)



Подключаем фотофонарь



Наливаем в кюветы проявитель, фиксаж и промывающий раствор.



Ставим последовательно. Рядом кладем щипцы, пачку с фотобумагой и негативы.



Начинается самое интересное.

Процесс печати, в общем, довольно прост. При красном свете фотофонаря, лист незасвеченной фотобумаги укладывают в кадрирующую рамку эмульсией вверх. Корпус увеличителя с лампой и объективом поднимался на кронштейне на такую высоту, которая требовалось для того или иного масштабирования - чем выше, тем крупнее снимок. Положение получаемого изображения на фотобумаге проецируется с негатива через красный фильтр. Когда размер и композиция снимка были выбраны, выключался красный фонарь и на какое-то количество секунд включалась внутренняя лампочка уже без фильтра. В это время на фотобумагу проецировалось изображение с плёнки и происходила экспозиция.



Далее бумага помещалась в проявитель (как у плёнки), промывалась, потом в фиксаж, снова промывалась и дальше лежала в отдельной кювете (или в тазике с водой).



После того, как все нужные снимки были отпечатаны и промыты, фотографии нужно было высушить. Это делалось либо путём простого подвешивания на леску с помощью прищепок, либо, если позволял тип бумаги, с помощью глянцевателя – специальной электрической жаровни.



Главными деталями глянцевателя были два гибких зеркальных листа металла. При помощи специального резинного валика, уложенная эмульсией на лист мокрая фотография раскатывалась. Затем листы с приклеенными намертво фотографиями вставлялись в глянцеватель. Под действием высокой температуры фотографии высушивались, а кроме того приобретали характерный блеск – глянец.

Ну и заключительный этап - художественная обрезка готовых снимков резаком



На а далее снимки или вставлялись в альбом, или складывались аккуратной стопкой в пачку от фотобумаги


Источники...




Смотрите также:

Подпишитесь на независимые новости

от лучших блогеров LiveJournal

Взято отсюда

Тарас Бульба: удивительные факты, о которых не рассказывают в школе — Живой Журнал

2018-09-24 15:54:48

Тарас Бульба: удивительные факты, о которых не рассказывают в школе

Повесть Гоголя «Тарас Бульба» изучают в школе в седьмом классе, и нередко у детей (да и у их родителей) возникают недоуменные вопросы: почему герои повести, казаки-запорожцы — положительные герои? Ведь с точки зрения современных этических представлений их можно считать самыми настоящими разбойниками с большой дороги. А для читателей-христиан встает еще и другой вопрос: в чем заключается христианский посыл «Тараса Бульбы»? На непростые вопросы об этой повести Гоголя «Фоме» ответил в нескольких тезисах доктор филологических наук, профессор филологического факультета МГУ Владимир Воропаев.

Когда детям учителя или родители разъясняют смысл «Тараса Бульбы», то нередко допускают две серьезные ошибки, примитивизируя эту гоголевскую повесть.

Во-первых, это безусловное оправдание ее героев, запорожских казаков. Раз они защищают русскую землю от врагов, раз они защищают русскую веру — то какие могут быть к ним претензии? Они — образец для подражания, ими следует восхищаться, а их, мягко скажем, недостатки особой роли не играют. Такой подход был свойственен советской школе, но встречается и в наши дни.

Во-вторых, это безусловная демонизация запорожских казаков. Они подаются как отпетые бандиты, как кровожадные чудовища, нечто вроде орков из «Властелина колец» Толкина. Весь смысл повести, таким образом, сводится к описанию жестокостей прошлого. Это веяние возникло в 90-е годы на волне критического (а зачастую и некритического) пересмотра традиционных представлений. Кстати, представители такого подхода уверены, что «Тараса Бульбу» вообще лучше исключить из школьной программы, что детям вредно его читать.

Оба подхода ошибочны. А истина лежит даже не посередине, а вообще в другой плоскости. Все ведь значительно сложнее, и чтобы правильно понимать «Тараса Бульбу» (да и вообще гоголевскую прозу), надо сразу настроиться на то, что быстро и просто понять не получится. Придется думать, сопоставлять и разные произведения Гоголя, и биографические моменты, и исторические факты.

Я попробую сформулировать несколько вещей, которые надо учитывать, говоря о «Тарасе Бульбе». Ничего нового, впрочем, не скажу, все это есть не только в сугубо научной, но и в научно-популярной литературе — однако в школе это не всегда рассказывают.

Кибрик Е. Остап. Иллюстрации к произведению Гоголя «Тарас Бульба». 1944-1945

«Тарас Бульба» — это героический эпос. А эпос — особый род литературы, очень отличающийся от того что мы называем сегодня реалистическим произведением. Поэтому нельзя воспринимать героев повести Гоголя как героев реалистического романа.

Что значит «героический эпос»? Это значит, что каждый герой олицетворяет какое-то одно человеческое качество — доблесть, предательство, мужество, коварство, трусость, жестокость, честь, жадность… В эпическом герое нет сложности, нет тех полутонов, которые свойственны героям привычной нам реалистической прозы. Вот есть в таком герое доминирующая черта — и все остальные черты лишь оттеняют эту главную. Скажем, если сын Тараса, Остап, олицетворяет верность долгу, то неважно, насколько он умен, каковы его культурные запросы, каковы его недостатки. Если другой сын Тараса, Андрий, олицетворяет нравственное падение, предательство, то так же не важны его прочие качества.

В эпическом произведении сюжет выстроен так, что столкновение разных героев, символизирующих разные качества, работает на авторский замысел. Поэтому совершенно неважно, где и когда все это происходит, насколько логически непротиворечив ход событий, объяснимы ли рационально те или иные сюжетные повороты. Подходить к эпосу с мерками реалистической прозы — это то же самое, что подходить с такими же мерками к сказке или былине.

Читайте также: Изнанка шинели

Но именно с такими реалистическими мерками школьники (и их родители) воспринимают Тараса, Остапа, Андрия и других героев повести. И тогда, вполне естественно, возникают ассоциации с бандитами, отморозками, полевыми командирами, террористами и прочими печальными реалиями нашей современности.

Почему так происходит? Потому что хотя «Тарас Бульба» и героический эпос, но внешне он выглядит как историческая проза. Действие происходит вроде бы не в настолько седой древности, как в случае «Илиады» Гомера, и не в толкиновском Средиземье, а в нашем мире. Вроде бы все понятно с местом действия (территория современной Украины) и временем (расцвет польского государства, Речи Посполитой). Вот и тянет читателя воспринимать события в контексте реальной истории той эпохи. Приметы эпоса в «Тарасе Бульбе» надо еще разглядеть.

Более того, говорить, что «Тарас Бульба» это только героический эпос, было бы не совсем верно. В какой-то мере это и историческая проза, и даже реалистическая. Поэтому очень непросто вычленить, где тут проявляется эпическое начало, а где повествование приобретает черты реалистического произведения. Потому так легко ошибиться и, по аналогии с какими-то явно реалистическими моментами (например, бытовыми описаниями), счесть реалистическими и те места, которые на самом деле таковыми не являются, а представляют собой черты героического эпоса.

Дерегус М. Г. Казнь Остапа. Иллюстрации к произведению Гоголя «Тарас Бульба». 1952

Действие «Тараса Бульбы» происходит в специально сконструированном под авторскую задачу художественном мире. Все моменты, взятые из реальной истории, играют там роль декораций.

Взять, допустим, время действия повести. Какие это годы? Есть ли в тексте явные привязки? Да! Например, там есть фраза: «Бульба был упрям страшно. Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников…» Значит, XV век? Не спешите. Там есть и другая фраза, слова одного из эпизодических героев: «А так, что уж теперь гетьман, зажаренный в медном быке, лежит в Варшаве, а полковничьи руки и головы развозят по ярмаркам напоказ всему народу». Какой исторический факт тут подразумевается? Гетман Семерий Наливайко, один из лидеров казацкого мятежа в Польше, был казнен в Варшаве в 1597 году — казнен таким вот зверским способом. Значит, XVI век? Снова не торопимся. Ближе к концу повести упоминается, как восставшие казаки пленили польского военачальника, коронного гетмана Николая Потоцкого: «Согласился гетьман вместе с полковниками отпустить Потоцкого, взявши с него клятвенную присягу оставить на свободе все христианские церкви, забыть старую вражду и не наносить никакой обиды козацкому воинству. Один только полковник не согласился на такой мир. Тот один был Тарас». А Николай Потоцкий — это уже XVII век. Коронным гетманом (то есть главнокомандующим) он был в 1637—1646 годах, а описанное в «Тарасе Бульбе» казацкое восстание («поднялась вся нация») более всего соответствует реально случившемуся казацкому восстанию 1637–1638 годов.

Откуда такие «нестыковки»?

Работая над книгой, Гоголь пересмотрел множество летописей и исторических источников. Он прекрасно знал эпоху, которой посвящено его произведение. Но важнейшим материалом, который помог писателю так живописно передать характеры запорожцев, стали народные песни и думы. Как установили исследователи, в «Тарасе Бульбе» нет ни одного значимого эпизода или мотива, которые не имели бы своим источником героические народные песни и думы.

В тексте — не ошибки автора, а намеренное смешение реалий разных эпох. Это было нужно ему именно для того, чтобы дать ощущение эпичности происходящего. События из разных времен сгруппированы вместе — для того, чтобы создать картину противостояния двух сил, двух полюсов, добра и зла — угнетаемых православных русских людей и угнетателей, поляков-католиков.

Читайте также: Гоголь и Белинский

Как эта картина соотносится с историческими реалиями? На этот счет историки дают разные ответы. Важно иметь в виду, что когда Гоголь говорит «русские люди», «русская земля», «русская сила», «русская вера» — речь идет не об этнической или государственной идентичности, а о духовной. Во времена действия «Тараса Бульбы» (даже если брать по верхней границе (30-е годы XVII века) России не принадлежали те территории («Украйна»), где происходят описанные в повести события. Эти территории принадлежали Речи Посполитой — мощной на тот момент европейской державе, возникшей благодаря слиянию в XIV веке королевства Польского и Литвы. Герои повести, казаки-запорожцы, были подданными польской короны. Часть этих казаков была реестровыми, то есть считались нерегулярными польскими вооруженными формированиями, обязаны были защищать южные границы Польши — и получали за то определенные привилегии и денежное содержание. Поэтому в реальности русскую землю (то есть русское государство) они, конечно же, не защищали.

Шмаринов Д. Мать. Иллюстрации к повести Гоголя Н.В. «Тарас Бульба»При этом казаки-запорожцы — православные христиане, а Речь Посполита

При этом казаки-запорожцы — православные христиане, а Речь Посполитая была государством католическим, которое, формально декларируя веротерпимость, в действительности оказывало сильнейшее давление на своих православных подданных, принуждая их принимать католичество или униатство (униатство — попытка скрестить Православие с католицизмом, где от православной веры остались только внешние обрядовые моменты). Гонения на православных людей заключались и в ущемлении прав, и в издевательствах, и в финансовом бремени (например, в необходимости платить деньги за саму возможность совершать в православных храмах богослужения), и, как нередко случалось, в физическом преследовании. Упомянутый в повести эпизод — «Слушайте!.. еще не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украйне в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных христиан» — один из множества подобных.

Поэтому периодически случавшиеся на восточных территориях Речи Посполитой мятежи и восстания имели одной из своих причин и религиозную мотивацию — стремление защитить православную веру. Эта мотивация не была единственной — там сплетались многие факторы, и социальные, и экономические (например, не всех казаков брали в реестр, и те, кто туда не попадал, лишался привилегий, им было обидно).

Но Гоголь в «Тарасе Бульбе» намеренно упрощает эту сложную реальность, изображая мир, где, с одной стороны, господствуют жестокие поляки-католики, а с другой, страдают под их гнетом русские люди (напомню, русские — не в этническом смысле этого слова, а люди, исповедующие русскую веру: в средние века это был просто синоним Православия — такой же, как и греческая вера). Гоголь создает художественный мир, так деформирует время и пространство, чтобы в этих исторических декорациях оказалось возможным говорить о том, что ему было крайне важно: о доблести и мужестве, о смысле воинского подвига с христианских позиций.

Суть воинского подвига, с точки зрения Гоголя — готовность отдать жизнь за истину (то есть за истинную веру) и за своих друзей. И такой подвиг могут совершать не только праведники, но и грешники. Ратный подвиг способен спасти человеческую душу, которая иначе погибла бы из-за множества грехов.

Важно понять: Гоголь нисколько не идеализирует своих героев-казаков. Ему чужда идея, что героическая смерть на поле брани становится оправданием недостойного образа жизни. Грех остается грехом, даже если грешник в итоге оказывается спасен и попадает в Царствие Божие. «Хорошо будет ему там. “Садись, Кукубенко, одесную меня! — скажет ему Христос, — ты не изменил товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал Мою Церковь”».

Но в том-то и парадокс, что одно не уравновешивает другого. Гоголь, описывая нравы запорожцев, показывает, что они склонны к пьянству, что они пренебрегают соблюдением постов, что они плохо заботятся о находящемся в Сечи храме. «Притом же у нас храм Божий — грех сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости Божией, стоит Сечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства. Хотя бы серебряную ризу кто догадался им выковать! Они только то и получили, что отказали в духовной иные козаки. Да и даяние их было бедное, потому что почти всё пропили еще при жизни своей» — говорит в повести кошевой, то есть выборный предводитель казаков. И уж тем более Гоголь не скрывает присущей казакам жестокости. «Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе». Или: «Не уважали козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки подымались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя». Вряд ли найдется хоть один читатель, который увидел бы в этих авторских словах одобрение.

Но, тем не менее, даже такие грешники способны на самопожертвование, готовы идти ради истины на смерть (подчас на крайне мучительную смерть, как Остап). В человеке парадоксальным образом могут совмещаться мужество и жестокость.

Читайте также: Когда приедет ревизор?

Что характерно (и Гоголь это в повести прямо показывает), сама ситуация, в которой приходится умирать, может оказаться следствием греха этих готовых положить жизнь за други своя героев. Например, почему вообще погибли большинство казаков, осаждавших польский город Дубно? Потому что они разделились, часть казацкого войска решила отправиться в набег на татар. Тут у Гоголя явная отсылка к евангельскому «всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12:25). Но если уж, так или иначе, перед человеком встает выбор — отдать жизнь за благое дело или струсить, предать, то самопожертвование спасает даже грешную душу.

Герасимов А. Иллюстрации к повести Гоголя «Тарас Бульба». 1952.

В этом и проявляется гений Гоголя: он умел в простом, грешном человеке увидеть способность к подвигу, решимость на подвиг. Очень легко осудить героев повести, поставить себя выше их. Но можно, вслед за Гоголем, посмотреть глубже, увидеть человеческую сложность, противоречивость, увидеть, что грех и героизм не уничтожают взаимно друг друга, как щелочь и кислота в химическом опыте, а способны долго сосуществовать в человеческой душе. И неожиданно — для тех неожиданно, кто привык смотреть на всё рационалистически! — в критический момент такой человек совершает подвиг. Примеров, уже не из повести Гоголя, а из реальной жизни, предостаточно. Взять хотя бы подвиг Александра Матросова, закрывшего своей грудью немецкий пулемет. А кем был Матросов до войны? Трудным подростком. И не случись войны, возможно, так и пошел бы по кривой дорожке…

Вообще, Гоголя проблема воинского подвига всегда очень волновала — причем не только как писателя, но в первую очередь как христианина. Позволительно ли христианину убивать на поле брани? Гоголь делал по этой теме выписки из святых отцов, у которых, замечу, не было единого мнения на сей счет. Так, например, святой Василий Великий ввел канон, согласно которому, воин, убивавший в бою, на три года лишался права причащаться. В реальности этот канон не исполнялся (из уважения к воинскому подвигу), но само его принятие говорит о том, что церковное сознание видело здесь проблему. С другой стороны, святой равноапостольный Кирилл приравнивал к христианским мученикам всех воинов, погибших в боях за веру и отечество. Проблема и поныне остается дискуссионной. С богословских позиций ее, кстати, пытался рассмотреть русский философ Иван Ильин в своей книге «О сопротивлении злу силой» (1925 год). Естественно, что свои представления о воинском подвиге Гоголь воплотил и в «Тарасе Бульбе».

Более того, он в каком-то смысле сформировал в отечественной культуре представление о том, что такое подвиг. Естественно, подвиги совершались и раньше, но вот осмысление этого слова по-настоящему произошло как раз благодаря «Тарасу Бульбе». Точно так же, как, например, и до «Ревизора» были самозабвенные вруны, пускающие всем пыль в глаза, но только после гоголевской комедии в обиход вошло слово «хлестаковщина». Явление было и раньше, а представление о нем появилось, когда «Ревизор» вошел в русскую культуру.

Традиционно считается, что «Тарас Бульба» учит патриотизму. И это действительно так — но только с учетом того, что патриотизм Гоголь понимал по-своему.

Для Гоголя патриотизм, то есть любовь к родной земле, неотделим от любви к Богу, то есть от веры и жизни по вере. Он сам писал об этом: «Тому, кто пожелает истинно честно служить России, нужно иметь очень много любви к ней, которая бы поглотила уже все другие чувства, — нужно иметь много любви к человеку вообще и сделаться истинным христианином во всем смысле этого слова» («Авторская исповедь»). А в письме к своему другу, графу Александру Петровичу Толстому, он высказывается еще яснее: «…нам прежде всего нужно жить в Боге, а не в России. Будем исполнять закон Христа относительно тех людей, с которыми нам придется столкнуться, а о России Бог позаботится и без нас».

Именно такое понимание патриотизма выразил Гоголь и в «Тарасе Бульбе», оно проявляется во всем художественном строе повести. И ее центральный, сюжетообразующий конфликт — предательство, которое совершил сын Тараса Андрий — как раз об этом. История Андрия — это история о том, как одно предательство влечет за собой другое. То, что он пылко влюбился в дочь польского воеводы — это, конечно, не грех. Грех начинается с тех решений, которые принимает Андрий ради своей любви.

Первое, что он отвергает — это веру. Ведь именно разница в вероисповедании была тут главным препятствием. Он православный, она католичка, соединиться браком они не могли, а близость вне брака — несомненный грех что с православных, что с католических позиций. Андрию приходится выбирать, что ему дороже — Православие или прекрасная полячка. Выбирая полячку, он автоматически отвергает Православие. Отвергнув Православие, он отвергает и родину. «Кто сказал, что моя отчизна Украйна? Кто дал мне ее в отчизны? Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего. Отчизна моя — ты!» — говорит он своей возлюбленной (которая, кстати, куда более трезво оценивает ситуацию: «тебе нельзя любить меня; и знаю я, какой долг и завет твой: тебя зовут отец, товарищи, отчизна, а мы — враги тебе»). Отвергнув отчизну, Андрий предает уже и самых близких своих людей — отца, брата, боевых товарищей. Кончается его предательство тем, что он вступает с ними в бой в качестве польского офицера. А началось все именно с отхода от веры, с отвержения Божиего Промысла о себе.

Такое вот «доказательство от противного» Гоголь применяет, чтобы выразить свою мысль: патриотизм — это лишь следствие из главного, то есть из веры в Бога, доверия Богу. Но не будет веры — не будет и патриотизма. Без веры патриотизм лишается своих оснований, его можно отвергнуть с помощью рациональных аргументов (что и делает Андрий, его логика вполне убедительна, если, конечно, вынести за скобки Бога).

Кибрик Е. А. Смерть Тараса, цветная автолитография. 1945

В повести «Тарас Бульба» не так-то легко понять, какова позиция автора. Повесть написана от лица некого рассказчика, но было бы ошибкой отождествлять этого рассказчика с самим Гоголем.

От чьего лица излагаются читателю события повести? Кто этот рассказчик? Автор, открытым текстом излагающий свои мысли, дающий свои оценки происходящему? Ни в коем случае! Рассказчик в «Тарасе Бульбе» — это тоже герой, только неявный, безымянный. Местами он говорит то, что мог бы безусловно сказать и сам Гоголь, а иногда почти отождествляет себя c героями повести, казаками-запорожцами с их необузданными нравами. К примеру, можно ли представить Николая Васильевича Гоголя, с веселой усмешкой описывающего подробности еврейского погрома на Сечи?

Нет, это не Гоголь! А кто? Можно предположить, что это воображаемый современник героев повести. Есть в тексте, кстати, такие слова: «Не погибнет ни одно великодушное дело, и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, козацкая слава. Будет, будет бандурист (Бандурист — музыкант, играющий на бандуре, струнном инструменте, распространенном в старину на Украине. — Прим. ред.) с седою по грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово». Вот местами в качестве рассказчика мы видим именно такого «седого бандуриста», «белоголового старца». Но это не Гоголь, это его маска. А вот, к примеру, сам Гоголь: «Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы…» — вот это уже взгляд не седого бандуриста, тут уже Гоголь снимает маску рассказчика. А потом снова надевает. То есть в повести между повествователем и автором есть дистанция, причем переменная. Иногда автор и повествователь сближаются до уровня неразличимости, иногда — отдаляются максимально.

Как же различить позицию автора? Сразу скажу — это непросто. Позиция автора вытекает из всего строя произведения, она проявляется в сюжетных ходах, в описаниях, в иронической интонации одних мест и лирической — других. А кроме того, она проявляется не только в словах повествователя, но и в словах героев — например, в рассуждениях Тараса о дружбе.

Позволю себе привести эту его речь целиком:

«Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… — сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: — Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, — так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!»

Кто это говорит? Тарас Бульба — или сам Гоголь его устами? Ведь эта речь — пожалуй, квинтэссенция авторской мысли. Такая дружба, такое товарищество, как здесь описано — это ведь ни что иное как воплощение христианской любви — в тех конкретных исторических формах и обстоятельствах.

И еще: чтобы понять авторскую позицию в «Тарасе Бульбе», недостаточно читать только «Тараса Бульбу». Его надо сопоставлять с другими гоголевскими произведениями, потому что между ними есть важные смысловые связи.

И это, кстати, свойственно не только Гоголю. Вот взять Пушкина, «Капитанскую дочку». Где там позиция самого Пушкина? Чтобы ее понять, нужно смотреть на слова всех героев, сопоставлять их, учитывая контекст, учитывая и предыдущее, и последующее развитие событий, учитывая отношения между героями. И нет среди них ни одного, чью позицию можно было бы полностью отождествить с пушкинской. Пушкинская — шире, многограннее.

Вообще, учитель литературы должен привить ученикам понимание того, что художественное произведение — это не слепок с реальности, что у него, произведения, есть свои законы, эстетические. Но если хотя бы чуть-чуть знать и понимать эти законы — тогда понятней станет и окружающая нас действительная жизнь.

Подготовил Виталий Каплан

На заставке: Герасимов А. Тарас Бульба. 1952

Автор: Виталий Каплан

Сайт: ⏩ https://goo.gl/xNT1wj

Читайте также:

Мертвые души – 3: Небесный Помещик

Подпишитесь на независимые новости

от лучших блогеров LiveJournal

Повесть Гоголя «Тарас Бульба» изучают в школе в седьмом классе, и нередко у детей (да и у их родителей) возникают недоуменные вопросы: почему герои повести, казаки-запорожцы — положительные герои? Ведь с точки зрения современных этических представлений их можно считать самыми настоящими разбойниками с большой дороги. А для читателей-христиан встает еще и другой вопрос: в чем заключается христианский посыл «Тараса Бульбы»? На непростые вопросы об этой повести Гоголя «Фоме» ответил в нескольких тезисах доктор филологических наук, профессор филологического факультета МГУ Владимир Воропаев.

Когда детям учителя или родители разъясняют смысл «Тараса Бульбы», то нередко допускают две серьезные ошибки, примитивизируя эту гоголевскую повесть.

Во-первых, это безусловное оправдание ее героев, запорожских казаков. Раз они защищают русскую землю от врагов, раз они защищают русскую веру — то какие могут быть к ним претензии? Они — образец для подражания, ими следует восхищаться, а их, мягко скажем, недостатки особой роли не играют. Такой подход был свойственен советской школе, но встречается и в наши дни.

Во-вторых, это безусловная демонизация запорожских казаков. Они подаются как отпетые бандиты, как кровожадные чудовища, нечто вроде орков из «Властелина колец» Толкина. Весь смысл повести, таким образом, сводится к описанию жестокостей прошлого. Это веяние возникло в 90-е годы на волне критического (а зачастую и некритического) пересмотра традиционных представлений. Кстати, представители такого подхода уверены, что «Тараса Бульбу» вообще лучше исключить из школьной программы, что детям вредно его читать.

Оба подхода ошибочны. А истина лежит даже не посередине, а вообще в другой плоскости. Все ведь значительно сложнее, и чтобы правильно понимать «Тараса Бульбу» (да и вообще гоголевскую прозу), надо сразу настроиться на то, что быстро и просто понять не получится. Придется думать, сопоставлять и разные произведения Гоголя, и биографические моменты, и исторические факты.

Я попробую сформулировать несколько вещей, которые надо учитывать, говоря о «Тарасе Бульбе». Ничего нового, впрочем, не скажу, все это есть не только в сугубо научной, но и в научно-популярной литературе — однако в школе это не всегда рассказывают.

Кибрик Е. Остап. Иллюстрации к произведению Гоголя «Тарас Бульба». 1944-1945

«Тарас Бульба» — это героический эпос. А эпос — особый род литературы, очень отличающийся от того что мы называем сегодня реалистическим произведением. Поэтому нельзя воспринимать героев повести Гоголя как героев реалистического романа.

Что значит «героический эпос»? Это значит, что каждый герой олицетворяет какое-то одно человеческое качество — доблесть, предательство, мужество, коварство, трусость, жестокость, честь, жадность… В эпическом герое нет сложности, нет тех полутонов, которые свойственны героям привычной нам реалистической прозы. Вот есть в таком герое доминирующая черта — и все остальные черты лишь оттеняют эту главную. Скажем, если сын Тараса, Остап, олицетворяет верность долгу, то неважно, насколько он умен, каковы его культурные запросы, каковы его недостатки. Если другой сын Тараса, Андрий, олицетворяет нравственное падение, предательство, то так же не важны его прочие качества.

В эпическом произведении сюжет выстроен так, что столкновение разных героев, символизирующих разные качества, работает на авторский замысел. Поэтому совершенно неважно, где и когда все это происходит, насколько логически непротиворечив ход событий, объяснимы ли рационально те или иные сюжетные повороты. Подходить к эпосу с мерками реалистической прозы — это то же самое, что подходить с такими же мерками к сказке или былине.

Читайте также: Изнанка шинели

Но именно с такими реалистическими мерками школьники (и их родители) воспринимают Тараса, Остапа, Андрия и других героев повести. И тогда, вполне естественно, возникают ассоциации с бандитами, отморозками, полевыми командирами, террористами и прочими печальными реалиями нашей современности.

Почему так происходит? Потому что хотя «Тарас Бульба» и героический эпос, но внешне он выглядит как историческая проза. Действие происходит вроде бы не в настолько седой древности, как в случае «Илиады» Гомера, и не в толкиновском Средиземье, а в нашем мире. Вроде бы все понятно с местом действия (территория современной Украины) и временем (расцвет польского государства, Речи Посполитой). Вот и тянет читателя воспринимать события в контексте реальной истории той эпохи. Приметы эпоса в «Тарасе Бульбе» надо еще разглядеть.

Более того, говорить, что «Тарас Бульба» это только героический эпос, было бы не совсем верно. В какой-то мере это и историческая проза, и даже реалистическая. Поэтому очень непросто вычленить, где тут проявляется эпическое начало, а где повествование приобретает черты реалистического произведения. Потому так легко ошибиться и, по аналогии с какими-то явно реалистическими моментами (например, бытовыми описаниями), счесть реалистическими и те места, которые на самом деле таковыми не являются, а представляют собой черты героического эпоса.

Дерегус М. Г. Казнь Остапа. Иллюстрации к произведению Гоголя «Тарас Бульба». 1952

Действие «Тараса Бульбы» происходит в специально сконструированном под авторскую задачу художественном мире. Все моменты, взятые из реальной истории, играют там роль декораций.

Взять, допустим, время действия повести. Какие это годы? Есть ли в тексте явные привязки? Да! Например, там есть фраза: «Бульба был упрям страшно. Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников…» Значит, XV век? Не спешите. Там есть и другая фраза, слова одного из эпизодических героев: «А так, что уж теперь гетьман, зажаренный в медном быке, лежит в Варшаве, а полковничьи руки и головы развозят по ярмаркам напоказ всему народу». Какой исторический факт тут подразумевается? Гетман Семерий Наливайко, один из лидеров казацкого мятежа в Польше, был казнен в Варшаве в 1597 году — казнен таким вот зверским способом. Значит, XVI век? Снова не торопимся. Ближе к концу повести упоминается, как восставшие казаки пленили польского военачальника, коронного гетмана Николая Потоцкого: «Согласился гетьман вместе с полковниками отпустить Потоцкого, взявши с него клятвенную присягу оставить на свободе все христианские церкви, забыть старую вражду и не наносить никакой обиды козацкому воинству. Один только полковник не согласился на такой мир. Тот один был Тарас». А Николай Потоцкий — это уже XVII век. Коронным гетманом (то есть главнокомандующим) он был в 1637—1646 годах, а описанное в «Тарасе Бульбе» казацкое восстание («поднялась вся нация») более всего соответствует реально случившемуся казацкому восстанию 1637–1638 годов.

Откуда такие «нестыковки»?

Работая над книгой, Гоголь пересмотрел множество летописей и исторических источников. Он прекрасно знал эпоху, которой посвящено его произведение. Но важнейшим материалом, который помог писателю так живописно передать характеры запорожцев, стали народные песни и думы. Как установили исследователи, в «Тарасе Бульбе» нет ни одного значимого эпизода или мотива, которые не имели бы своим источником героические народные песни и думы.

В тексте — не ошибки автора, а намеренное смешение реалий разных эпох. Это было нужно ему именно для того, чтобы дать ощущение эпичности происходящего. События из разных времен сгруппированы вместе — для того, чтобы создать картину противостояния двух сил, двух полюсов, добра и зла — угнетаемых православных русских людей и угнетателей, поляков-католиков.

Читайте также: Гоголь и Белинский

Как эта картина соотносится с историческими реалиями? На этот счет историки дают разные ответы. Важно иметь в виду, что когда Гоголь говорит «русские люди», «русская земля», «русская сила», «русская вера» — речь идет не об этнической или государственной идентичности, а о духовной. Во времена действия «Тараса Бульбы» (даже если брать по верхней границе (30-е годы XVII века) России не принадлежали те территории («Украйна»), где происходят описанные в повести события. Эти территории принадлежали Речи Посполитой — мощной на тот момент европейской державе, возникшей благодаря слиянию в XIV веке королевства Польского и Литвы. Герои повести, казаки-запорожцы, были подданными польской короны. Часть этих казаков была реестровыми, то есть считались нерегулярными польскими вооруженными формированиями, обязаны были защищать южные границы Польши — и получали за то определенные привилегии и денежное содержание. Поэтому в реальности русскую землю (то есть русское государство) они, конечно же, не защищали.

Шмаринов Д. Мать. Иллюстрации к повести Гоголя Н.В. «Тарас Бульба»При этом казаки-запорожцы — православные христиане, а Речь Посполита

При этом казаки-запорожцы — православные христиане, а Речь Посполитая была государством католическим, которое, формально декларируя веротерпимость, в действительности оказывало сильнейшее давление на своих православных подданных, принуждая их принимать католичество или униатство (униатство — попытка скрестить Православие с католицизмом, где от православной веры остались только внешние обрядовые моменты). Гонения на православных людей заключались и в ущемлении прав, и в издевательствах, и в финансовом бремени (например, в необходимости платить деньги за саму возможность совершать в православных храмах богослужения), и, как нередко случалось, в физическом преследовании. Упомянутый в повести эпизод — «Слушайте!.. еще не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украйне в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных христиан» — один из множества подобных.

Поэтому периодически случавшиеся на восточных территориях Речи Посполитой мятежи и восстания имели одной из своих причин и религиозную мотивацию — стремление защитить православную веру. Эта мотивация не была единственной — там сплетались многие факторы, и социальные, и экономические (например, не всех казаков брали в реестр, и те, кто туда не попадал, лишался привилегий, им было обидно).

Но Гоголь в «Тарасе Бульбе» намеренно упрощает эту сложную реальность, изображая мир, где, с одной стороны, господствуют жестокие поляки-католики, а с другой, страдают под их гнетом русские люди (напомню, русские — не в этническом смысле этого слова, а люди, исповедующие русскую веру: в средние века это был просто синоним Православия — такой же, как и греческая вера). Гоголь создает художественный мир, так деформирует время и пространство, чтобы в этих исторических декорациях оказалось возможным говорить о том, что ему было крайне важно: о доблести и мужестве, о смысле воинского подвига с христианских позиций.

Суть воинского подвига, с точки зрения Гоголя — готовность отдать жизнь за истину (то есть за истинную веру) и за своих друзей. И такой подвиг могут совершать не только праведники, но и грешники. Ратный подвиг способен спасти человеческую душу, которая иначе погибла бы из-за множества грехов.

Важно понять: Гоголь нисколько не идеализирует своих героев-казаков. Ему чужда идея, что героическая смерть на поле брани становится оправданием недостойного образа жизни. Грех остается грехом, даже если грешник в итоге оказывается спасен и попадает в Царствие Божие. «Хорошо будет ему там. “Садись, Кукубенко, одесную меня! — скажет ему Христос, — ты не изменил товариществу, бесчестного дела не сделал, не выдал в беде человека, хранил и сберегал Мою Церковь”».

Но в том-то и парадокс, что одно не уравновешивает другого. Гоголь, описывая нравы запорожцев, показывает, что они склонны к пьянству, что они пренебрегают соблюдением постов, что они плохо заботятся о находящемся в Сечи храме. «Притом же у нас храм Божий — грех сказать, что такое: вот сколько лет уже, как, по милости Божией, стоит Сечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства. Хотя бы серебряную ризу кто догадался им выковать! Они только то и получили, что отказали в духовной иные козаки. Да и даяние их было бедное, потому что почти всё пропили еще при жизни своей» — говорит в повести кошевой, то есть выборный предводитель казаков. И уж тем более Гоголь не скрывает присущей казакам жестокости. «Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на воздухе». Или: «Не уважали козаки чернобровых панянок, белогрудых, светлоликих девиц; у самых алтарей не могли спастись они: зажигал их Тарас вместе с алтарями. Не одни белоснежные руки подымались из огнистого пламени к небесам, сопровождаемые жалкими криками, от которых подвигнулась бы самая сырая земля и степовая трава поникла бы от жалости долу. Но не внимали ничему жестокие козаки и, поднимая копьями с улиц младенцев их, кидали к ним же в пламя». Вряд ли найдется хоть один читатель, который увидел бы в этих авторских словах одобрение.

Но, тем не менее, даже такие грешники способны на самопожертвование, готовы идти ради истины на смерть (подчас на крайне мучительную смерть, как Остап). В человеке парадоксальным образом могут совмещаться мужество и жестокость.

Читайте также: Когда приедет ревизор?

Что характерно (и Гоголь это в повести прямо показывает), сама ситуация, в которой приходится умирать, может оказаться следствием греха этих готовых положить жизнь за други своя героев. Например, почему вообще погибли большинство казаков, осаждавших польский город Дубно? Потому что они разделились, часть казацкого войска решила отправиться в набег на татар. Тут у Гоголя явная отсылка к евангельскому «всякое царство, разделившееся в самом себе, опустеет, и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12:25). Но если уж, так или иначе, перед человеком встает выбор — отдать жизнь за благое дело или струсить, предать, то самопожертвование спасает даже грешную душу.

Герасимов А. Иллюстрации к повести Гоголя «Тарас Бульба». 1952.

В этом и проявляется гений Гоголя: он умел в простом, грешном человеке увидеть способность к подвигу, решимость на подвиг. Очень легко осудить героев повести, поставить себя выше их. Но можно, вслед за Гоголем, посмотреть глубже, увидеть человеческую сложность, противоречивость, увидеть, что грех и героизм не уничтожают взаимно друг друга, как щелочь и кислота в химическом опыте, а способны долго сосуществовать в человеческой душе. И неожиданно — для тех неожиданно, кто привык смотреть на всё рационалистически! — в критический момент такой человек совершает подвиг. Примеров, уже не из повести Гоголя, а из реальной жизни, предостаточно. Взять хотя бы подвиг Александра Матросова, закрывшего своей грудью немецкий пулемет. А кем был Матросов до войны? Трудным подростком. И не случись войны, возможно, так и пошел бы по кривой дорожке…

Вообще, Гоголя проблема воинского подвига всегда очень волновала — причем не только как писателя, но в первую очередь как христианина. Позволительно ли христианину убивать на поле брани? Гоголь делал по этой теме выписки из святых отцов, у которых, замечу, не было единого мнения на сей счет. Так, например, святой Василий Великий ввел канон, согласно которому, воин, убивавший в бою, на три года лишался права причащаться. В реальности этот канон не исполнялся (из уважения к воинскому подвигу), но само его принятие говорит о том, что церковное сознание видело здесь проблему. С другой стороны, святой равноапостольный Кирилл приравнивал к христианским мученикам всех воинов, погибших в боях за веру и отечество. Проблема и поныне остается дискуссионной. С богословских позиций ее, кстати, пытался рассмотреть русский философ Иван Ильин в своей книге «О сопротивлении злу силой» (1925 год). Естественно, что свои представления о воинском подвиге Гоголь воплотил и в «Тарасе Бульбе».

Более того, он в каком-то смысле сформировал в отечественной культуре представление о том, что такое подвиг. Естественно, подвиги совершались и раньше, но вот осмысление этого слова по-настоящему произошло как раз благодаря «Тарасу Бульбе». Точно так же, как, например, и до «Ревизора» были самозабвенные вруны, пускающие всем пыль в глаза, но только после гоголевской комедии в обиход вошло слово «хлестаковщина». Явление было и раньше, а представление о нем появилось, когда «Ревизор» вошел в русскую культуру.

Традиционно считается, что «Тарас Бульба» учит патриотизму. И это действительно так — но только с учетом того, что патриотизм Гоголь понимал по-своему.

Для Гоголя патриотизм, то есть любовь к родной земле, неотделим от любви к Богу, то есть от веры и жизни по вере. Он сам писал об этом: «Тому, кто пожелает истинно честно служить России, нужно иметь очень много любви к ней, которая бы поглотила уже все другие чувства, — нужно иметь много любви к человеку вообще и сделаться истинным христианином во всем смысле этого слова» («Авторская исповедь»). А в письме к своему другу, графу Александру Петровичу Толстому, он высказывается еще яснее: «…нам прежде всего нужно жить в Боге, а не в России. Будем исполнять закон Христа относительно тех людей, с которыми нам придется столкнуться, а о России Бог позаботится и без нас».

Именно такое понимание патриотизма выразил Гоголь и в «Тарасе Бульбе», оно проявляется во всем художественном строе повести. И ее центральный, сюжетообразующий конфликт — предательство, которое совершил сын Тараса Андрий — как раз об этом. История Андрия — это история о том, как одно предательство влечет за собой другое. То, что он пылко влюбился в дочь польского воеводы — это, конечно, не грех. Грех начинается с тех решений, которые принимает Андрий ради своей любви.

Первое, что он отвергает — это веру. Ведь именно разница в вероисповедании была тут главным препятствием. Он православный, она католичка, соединиться браком они не могли, а близость вне брака — несомненный грех что с православных, что с католических позиций. Андрию приходится выбирать, что ему дороже — Православие или прекрасная полячка. Выбирая полячку, он автоматически отвергает Православие. Отвергнув Православие, он отвергает и родину. «Кто сказал, что моя отчизна Украйна? Кто дал мне ее в отчизны? Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для нее всего. Отчизна моя — ты!» — говорит он своей возлюбленной (которая, кстати, куда более трезво оценивает ситуацию: «тебе нельзя любить меня; и знаю я, какой долг и завет твой: тебя зовут отец, товарищи, отчизна, а мы — враги тебе»). Отвергнув отчизну, Андрий предает уже и самых близких своих людей — отца, брата, боевых товарищей. Кончается его предательство тем, что он вступает с ними в бой в качестве польского офицера. А началось все именно с отхода от веры, с отвержения Божиего Промысла о себе.

Такое вот «доказательство от противного» Гоголь применяет, чтобы выразить свою мысль: патриотизм — это лишь следствие из главного, то есть из веры в Бога, доверия Богу. Но не будет веры — не будет и патриотизма. Без веры патриотизм лишается своих оснований, его можно отвергнуть с помощью рациональных аргументов (что и делает Андрий, его логика вполне убедительна, если, конечно, вынести за скобки Бога).

Кибрик Е. А. Смерть Тараса, цветная автолитография. 1945

В повести «Тарас Бульба» не так-то легко понять, какова позиция автора. Повесть написана от лица некого рассказчика, но было бы ошибкой отождествлять этого рассказчика с самим Гоголем.

От чьего лица излагаются читателю события повести? Кто этот рассказчик? Автор, открытым текстом излагающий свои мысли, дающий свои оценки происходящему? Ни в коем случае! Рассказчик в «Тарасе Бульбе» — это тоже герой, только неявный, безымянный. Местами он говорит то, что мог бы безусловно сказать и сам Гоголь, а иногда почти отождествляет себя c героями повести, казаками-запорожцами с их необузданными нравами. К примеру, можно ли представить Николая Васильевича Гоголя, с веселой усмешкой описывающего подробности еврейского погрома на Сечи?

Нет, это не Гоголь! А кто? Можно предположить, что это воображаемый современник героев повести. Есть в тексте, кстати, такие слова: «Не погибнет ни одно великодушное дело, и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, козацкая слава. Будет, будет бандурист (Бандурист — музыкант, играющий на бандуре, струнном инструменте, распространенном в старину на Украине. — Прим. ред.) с седою по грудь бородою, а может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец, вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово». Вот местами в качестве рассказчика мы видим именно такого «седого бандуриста», «белоголового старца». Но это не Гоголь, это его маска. А вот, к примеру, сам Гоголь: «Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы…» — вот это уже взгляд не седого бандуриста, тут уже Гоголь снимает маску рассказчика. А потом снова надевает. То есть в повести между повествователем и автором есть дистанция, причем переменная. Иногда автор и повествователь сближаются до уровня неразличимости, иногда — отдаляются максимально.

Как же различить позицию автора? Сразу скажу — это непросто. Позиция автора вытекает из всего строя произведения, она проявляется в сюжетных ходах, в описаниях, в иронической интонации одних мест и лирической — других. А кроме того, она проявляется не только в словах повествователя, но и в словах героев — например, в рассуждениях Тараса о дружбе.

Позволю себе привести эту его речь целиком:

«Хочется мне вам сказать, панове, что такое есть наше товарищество. Вы слышали от отцов и дедов, в какой чести у всех была земля наша: и грекам дала знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки. Все взяли бусурманы, все пропало. Только остались мы, сирые, да, как вдовица после крепкого мужа, сирая, так же как и мы, земля наша! Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там люди! также божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… — сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и сказал: — Нет, так любить никто не может! Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства. Но у последнего подлюки, каков он ни есть, хоть весь извалялся он в саже и в поклонничестве, есть и у того, братцы, крупица русского чувства. И проснется оно когда-нибудь, и ударится он, горемычный, об полы руками, схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело. Пусть же знают они все, что такое значит в Русской земле товарищество! Уж если на то пошло, чтобы умирать, — так никому ж из них не доведется так умирать!.. Никому, никому!.. Не хватит у них на то мышиной натуры их!»

Кто это говорит? Тарас Бульба — или сам Гоголь его устами? Ведь эта речь — пожалуй, квинтэссенция авторской мысли. Такая дружба, такое товарищество, как здесь описано — это ведь ни что иное как воплощение христианской любви — в тех конкретных исторических формах и обстоятельствах.

И еще: чтобы понять авторскую позицию в «Тарасе Бульбе», недостаточно читать только «Тараса Бульбу». Его надо сопоставлять с другими гоголевскими произведениями, потому что между ними есть важные смысловые связи.

И это, кстати, свойственно не только Гоголю. Вот взять Пушкина, «Капитанскую дочку». Где там позиция самого Пушкина? Чтобы ее понять, нужно смотреть на слова всех героев, сопоставлять их, учитывая контекст, учитывая и предыдущее, и последующее развитие событий, учитывая отношения между героями. И нет среди них ни одного, чью позицию можно было бы полностью отождествить с пушкинской. Пушкинская — шире, многограннее.

Вообще, учитель литературы должен привить ученикам понимание того, что художественное произведение — это не слепок с реальности, что у него, произведения, есть свои законы, эстетические. Но если хотя бы чуть-чуть знать и понимать эти законы — тогда понятней станет и окружающая нас действительная жизнь.

Подготовил Виталий Каплан

На заставке: Герасимов А. Тарас Бульба. 1952

Автор: Виталий Каплан

Сайт: ⏩ https://goo.gl/xNT1wj

Читайте также:

Мертвые души – 3: Небесный Помещик

Взято отсюда

Журнальный зал: Иностранная литература, 1998 №4 - Илья Кормильцев - Ирвин Уэлш — Жан-Жак Руссо химического поколения

2018-09-16 00:10:50

Ирвин Уэлш — Жан-Жак Руссо химического поколения

Илья Кормильцев

Ирвин Eэлш — Жан-Жак Руссо химического поколения

Ирвин Уэлш — очень модный писатель. Для писателя это в равной степени привлекательно и опасно, поскольку влечет за собой неизбежное обвинение в конъюнктурности — особенно если он сам подыгрывает своему статусу живой легенды. А Ирвин Уэлш подыгрывает — и еще как!

В мире, где каждый шаг творческой личности, добившейся успеха, попадает под неусыпное око масс-медиа, анонимность и конспирация — парадоксальный, но беспроигрышный способ привлечь к себе внимание. Уэлш, очевидно, рано это понял и сделал так, чтобы мы знали о нем по возможности меньше. Лишь недавно пронырливым журналистам удалось восстановить кое-какие детали его жизненного пути — официальные же биографические справки ограничиваются констатацией простого факта: “В настоящее время проживает в Амстердаме”.

Ирвин Уэлш родился в 1958 году в пригороде Эдинбурга Мьюирхаузе — там, где разыгрывается действие его самого известного произведения, романа “Трейнспоттинг” (“Trainspotting”, 1993). Посещал колледж, где учился менеджменту в строительстве, после чего работал в муниципальных строительных фирмах все того же Мьюирхауза. В начале 90-х переехал в Амстердам и полностью посвятил себя литературной деятельности.

Попытки выяснить, как и когда жизненный путь заурядного клерка пересекся с пестрым миром его героев — безработных, наркоманов, футбольных хулиганов и прочих маргиналов, — так и остались попытками; с фигуры писателя не удалось сорвать покрова тайны и мистификации, им же самим и созданного. Даже фотографии Уэлша не были доступны до тех пор, пока он не поддался на заманчивое предложение сыграть торговца наркотиками Мики Форрестера в экранизации романа “Трейнспоттинг”; визуальная конспирация после этого, естественно, потеряла всякий смысл.

Литературная карьера Уэлша выстраивалась внешне так же бессобытийно и гладко. В бестселлеры пробивается как сборник его ранних рассказов “Эсид хаус” (“The Acid House”, 1994), так и второй роман — “Аист Марабу из кошмаров” (“Marabou Stork Nightmares”, 1995). “Трейнспоттинг” становится хитом по обе стороны океана, причем в Великобритании роман быстро обретает сценическую жизнь (постановки в Эдинбурге и Глазго, а затем и на лондонских подмостках) а блестящая экранизация довершает успех. Читательское внимание к Уэлшу не ослабевает и с выходом его последней книги — “Экстази” (“Ecstasy”, 1996).

Ирвина Уэлша можно уверенно назвать подлинной культовой фигурой 90-х. Сложнее ответить на вопрос, почему он ей стал. Только ли “жареное” содержание большинства его книг, с экстремальными по социальным (и психическим) характеристикам героями, тому причиной? Только ли обилие ненормативной лексики (впрочем, всего лишь адекватно воспроизводящей языковую норму персонажей), описаний (кстати, довольно сдержанные) наркотических “трипов” и секса (опять-таки в тональности комической, на грани фарса)? Книги Уэлша, кроме того, весьма непросты в языковом отношении — ведь все они написаны фактически на двух языках: авторская речь — на вполне качественном литературном английском, а речь персонажей — на эдинбургском диалекте. Для жителей Соединенного Королевства диалект этот — благодаря анекдотам, спектаклям и телепостановкам — такой же родной и знакомый, как одесский жаргон или блатная феня для нас; а вот для американских читателей издание романа “Трейнспоттинг” пришлось даже снабжать специальным словарем.

Конечно, говор “лоулендеров” — усилиями прежде всего таких писателей, как Джеймс Келман и Аласдер Грей, — уже обрел в английской литературе права гражданства. Но Ирвин Уэлш идет дальше — он превращает язык своего детства в средство создания фантастического мира, выходящего далеко за пределы окрестностей Эдинбурга, и маркирует им территорию, не просто ограниченную рамками определенного региона, но лежащую вообще за пределами буржуазной нормы. Язык у Уэлша порой важнее содержания текста (что, увы, чудовищно осложняет работу переводчиков).

Если мир, причем не только англоязычный, так откликнулся на явление Ирвина Уэлша, то, возможно, он принес миру некое новое послание? Уэлша, наряду с такими писателями, как Джефф Нун или Гэвин Хилл, стали называть певцом “химического поколения”. Следовало бы разобраться, что это за поколение и насколько оно химическое. Если видеть в этом термине сугубо полицейское указание на злоупотребление наркотиками, то мы продвинемся недалеко. В этом отношении поколение, скажем, битников, с монументальными фигурами заядлого героиниста Берроуза и законченного алкоголика Керуака, — ничуть не менее химическое; что уж говорить о поколении хиппи, где перечень подобных (говоря языком субкультуры, “по жизни удолбанных”) персонажей занял бы целую журнальную страницу?

Показательно, что новые корифеи молодежной культуры постоянно исповедуются в любви к битникам и ненависти к хиппи; возможно, именно в этих симпатиях и антипатиях следует искать ключ к ответу на вопрос о специфике нового поколения. Ведь изменение сознания (путем ли химического воздействия или принятия нового мироощущения — неважно, эстетического или религиозного) приводит обычно к двум альтернативным типам поведения — миссионерскому или сектантскому. Первое стремится одарить мир новообретенными истинами, второе — оставить их в узком кругу посвященных, которым до всех прочих и дела нет. Бегство к миру или бегство от мира — вот вечная дилемма.

В Англии 60-х культура блестящего “свингующего Лондона” была по преимуществу культурой богемы, культурой выходцев из среднего класса (несмотря на такие исключения, как “Битлз”), и оставалась (в отличие от Америки) явлением прежде всего эстетическим. Первым манифестом, прозвучавшим непосредственно из глубин сугубо британской “организации жизни”, был манифест панка. Лидер группы “The Jam” Пол Уэллер так высказался в свое время по поводу породившей его среды: “В английской кастовой системе, если ты родился внизу, у тебя есть три выхода: стать звездой футбола, звездой рок-н-ролла или... куском дерьма. Последнее, понятно, всего рискованней — и всего легче”.

Расцвет панка в Великобритании не случайно совпал с эпохой раннего тэтчеризма — периодом, поставившим точку в истории британского рабочего класса, корнями уходящей в предыдущее столетие и вызывающе анахроничной в ситуации постиндустриального общества. Безработные родители служили неубедительным примером для не менее безработных детей; культура, замкнутая в треугольнике паба, фабрики и футбольного поля, имела единственный сильный аргумент — экономические гарантии. Потеряв этот аргумент, она стала тем, чем и была на самом деле — затхлой тюрьмой.

Немалое значение имела и изменившаяся этническая ситуация. Волны переселенцев с Антильских островов и Индостана захлестывали Британию еще с 50-х, но до начала “большой приватизации” устремлялись прежде всего в большие города и сосредоточивались в специфических гетто. для коренного населения новые иммигранты оставались, в сущности, посторонним элементом, своеобразной домашней экзотикой.

“Housing projects” — блоки муниципального жилья, превратившиеся в конце 70-х в подлинные “микрорайоны для неудачников”, — коренным образом изменили ситуацию: белая молодежь оказалась с цветной не только рядом, но и в одинаковом положении. был сломлен социальный барьер, а вместе с ним — и культурные границы, раздвинувшиеся настолько же широко, насколько сузилась социальная перспектива. Более всего этот процесс отразился в культуре музыкальной — 80-е начались с усвоения ямайского стиля “рэггей” и завершились рождением новой танцевальной рейв-культуры, густо замешенной на столкновении ритмов “третьего мира” с электронными технологиями мира цивилизованного, “первого”.

Как рейв-вечеринки в гаражах и заброшенных складах стали альтернативой телесериалам, так и наркотики стали альтернативой традиционному пьянству старшего поколения. Вот что говорит по этому поводу сам Уэлш в одном из своих немногочисленных интервью: “В принципе ничего не изменилось — раньше алкоголь, теперь наркотики. Просто от алкоголя не уйти, он повсюду, особенно — на Севере, а наркотики... с ними вместе ты выбираешь замкнутое общество”. Вначале героин, а с конца 80-х — экстази становятся тем элементом, который консолидирует молодежную субкультуру. Ключевая роль экстази в формировании образа посетителя “рейвов” и породила клише “химическое поколение”.

Вот приблизительные характеристики уэлшевской вселенной: место — пригород шотландской столицы, время — 80-е или начало 90-х, герой — молодой человек не вполне определенных занятий, интересы которого: музыка, танцы, секс и наркотики. Таковы, впрочем, интересы молодежи во все времена — за исключением тех, когда подросткам приходится командовать полками. Отличие героев Уэлша в том, что вышеуказанным занятиям они предаются с особым ожесточением, ибо за пределами этого modus vivendi никаких перспектив у них нет, а вернее, есть одна: стать такими же никчемными неудачниками, как их родители.

Именно таких персонажей мы встречаем и в романе “Трейнспоттинг”, и в рассказах Уэлша, один из которых — “Вечеринка что надо” — публикуется в этом выпуске рубрики “NB”. Позднее, в амстердамский период, круг персонажей расширяется и становится пестрей, хотя сама международная тусовка, собирающаяся в “самом свободном городе Европы”, по сути, мало чем отличается от мьюирхаузской братии — это те же самые дети пригородов, но уже на новом витке бегства от скуки. Они продолжают искать выход за пределы породившей их среды, косной и социально бесперспективной. Уэлш дал этому пестрому интернациональному сброду меткое определение — “eurotrash”, т.е. “еврохлам”; словцо оказалось до того точным, что сразу укоренилось в англоязычной публицистике.

Следует отметить, что сам Уэлш весьма далек от воспевания того, что описывает; даже при передаче речи своих персонажей он все время сохраняет ироническую дистанцию. В этом — одно из основных отличий уэлшевской прозы от того потока “трансгрессивной литературы”, которая попросту развлекается описанием периферии постиндустриального социума и составлением перечня всевозможных человеческих странностей и извращений.

Герои Уэлша (по крайней мере те, которых он любит) страстно ищут выхода за пределы своего универсума. Кончается вечеринка, уходит наркотический кайф, на тебя смотрит лишенное ночных прикрас лицо случайной подруги, и какое-то тревожное, печальное чувство горького похмелья, скорее экзистенциального, чем физического, наполняет последние страницы любого произведения шотландского писателя. Выхода нет. А когда его находишь, оказывается, что нужная дверь возвращает тебя в ту точку, откуда ты начинал. И все же выход следует искать: нужно, говоря устами главного героя романа “Трейнспоттинг” Рентона, “выбрать жизнь”.

Основная тема прозы Уэлша, в сущности, не нова и характерна для европейской литературы времен больших переломов, будь то появление индустриального общества на заре прошлого века, закат его в начале нынешнего или же рождение на наших глазах чего-то нового, что — по привычке к определению грядущего через прошедшее — все еще по инерции называют обществом постиндустриальным. Тема эта — воспитание чувств с целью обретения смысла существования; внимательный читатель сумеет почувствовать ее, несмотря на все пикантности изложения и демонстративную “чернуху”.

Поиски прорыва к смыслу уводят героев Уэлша по разным дорогам, и зачастую этот прорыв оказывается хотя и эффектным, но иллюзорным (как в повести “Судьба всегда в бегах”, где современные “мстители” оказываются на пороге гибели) или запоздалым (как в романе “Аист Марабу из кошмаров”, где лежащий в безнадежной коме, но остающийся в сознании герой по крупицам восстанавливает свою бестолковую и жестокую жизнь, хотя выводы, к которым он приходит, пригодиться ему уже не смогут).

Коварный Уэлш, сознавая, очевидно, как трудно создать образ безусловно положительного героя, любит оставлять своих персонажей в самом начале нового поворота их жизненного пути и предоставляет читателю судить о том, насколько удачным окажется их выбор. Так, Рентон из “Трейнспоттинг” — безусловно, самый популярный уэлшевский герой — “выбирает жизнь”, решительно порывая с компанией своих дружков, продолжающих крутиться в бесконечном беличьем колесе (наркотики-паб-дискотека-кража-суд-тюрьма), и с нажитым не совсем честным путем капиталом собирается начать новое существование — респектабельное, но лишенное той ограниченности, что возмущала его в своих родителях. Элен же из “Непокоренных” (“The Undefeated” — третья часть книги “Экстази”, откуда взята повесть “Судьба всегда в бегах”), напротив, впервые попав в тот мир, из которого уходит Рентон, порывает с деловым, но занудным мужем и начинает свое свободное падение.

Противоположность подобных жизненных выборов — лишь кажущаяся, если иметь в виду те задачи, которые решает Уэлш. Речь идет, в сущности, о том, что необходимым является сам акт выбора — ибо у прошлого перспектив нет. А ловушки и соблазны, губительные для души (к состоянию которой Уэлш, несмотря на всю внешнюю безрелигиозность, предельно чуток), поджидают в этой жизни каждого, будь то бизнесмен или наркоман. Ощущение настоятельной необходимости выбора, присутствующее в прозе Уэлша, и делает ее, как нам кажется, популярной и актуальной в местах, географически и исторически весьма удаленных от Мьюирхауза и Амстердама. Ибо время — на изломе, и излом этот, как всегда, проходит в первую очередь через сердца (и тела) молодых. Проходит зачастую именно в тех формах и разыгрывается в тех декорациях, что и в произведениях Ирвина Уэлша, — нравится нам это или нет.

Взято отсюда

Белоруссия попросила китайцев не называть их "Белая Россия" | Магазета - всё о китае | Яндекс Дзен

2018-09-15 12:08:39

Белоруссия попросила китайцев не называть их "Белая Россия"

20 марта

865

669

1 мин

865 просмотров. Уникальные посетители страницы.

669 дочитываний, 77%. Пользователи, дочитавшие до конца.

1 мин . Среднее время дочитывания публикации.

Беларусь решила поменять свое китайское название. Посольство Республики Беларусь в КНР опубликовало в своем wechat-канале пост, в котором попросило “отныне использовать правильное название нашей страны «白罗斯»”.

Сегодня для жителей Китая мы – выходцы из страны под названием «白俄罗斯» - «Белая Россия» или «Белоруссия», где白bái – прилагательное, обозначающее «белый», 俄é – прилагательное, одним из значений которого является «русский», а сочетание罗斯 luósī традиционно используется как «Русь».
    На практике данное некорректное название страны на китайском языке проявляется в непонимании большинством китайцев, о каком государстве идет речь. Наверняка всем белорусам, которые когда-либо учились или работали в Китае, приходилось объяснять, что мы не часть России, не один из российских регионов, и нет такой страны под названием «黑俄罗斯» - «Чёрная Россия».
    В официальных документах ООН и Конституции Республики Беларусь закреплено название «Республика Беларусь» либо «Беларусь». С лингвистической и смысловой точек зрения наиболее правильным переводом названия нашей страны является «白罗斯» без иероглифа «俄», что на китайском языке будет звучать как «Беларусь», а не «Белоруссия», и лишит вероятного отождествления белорусского государства с Российской Федерацией. 
Взято отсюда

Математическая угроза! Как теорема чуть не «нанесла вред» молодым женщинам — Живой Журнал

2018-09-12 08:24:12

Математическая угроза! Как теорема чуть не «нанесла вред» молодым женщинам

Основная задача науки – узнавать о реально существующих закономерностях и фактах. Ученый должен стремиться к объективности и сообщать о полученных результатах независимо от того, понравятся они кому-то или нет, повлияет ли это на чьи-либо интересы и будут ли чьи-то чувства при этом оскорблены. В свою очередь, критиковать научные идеи нужно по существу, независимо от личностей, а также политических или иных взглядов дискутирующих сторон. Иначе наука будет ничем не лучше религии.

В этом ключе меня шокировала недавняя история, которая приключилась с американским математиком Теодором Хиллом.

Одна спорная биологическая гипотеза гласит: по многим признакам мужской пол более вариабелен, чем женский. Эту идею на основе ряда наблюдений сформулировал еще Чарльз Дарвин. С тех пор нашлось довольно много примеров такой закономерности как у людей, так и у других животных, хотя исключения тоже встречаются. Хорошего объяснения этим наблюдениям нет, и Теодор Хилл решил его поискать. Для этого он доказал теорему, которую я в упрощенном виде изложу ниже (опуская ряд допущений).Назовем избирательным пол, который отказывает более, чем половине «наименее привлекательных»  (по какому-либо признаку) представителей противоположного пола. В противном случае пол неизбирательный. Предположим, что среди представителей пола B есть две категории – B1 и B2. Средняя привлекательность у B1 и B2 одинаковая, но разброс привлекательности у B1 больше (например, из-за какой-то мутации). Тогда, если противоположный пол избирательный, то среди представителей B1 будет больше доля тех, кто оставит потомство, чем среди представителей B2. Если противоположный пол неизбирательный, то все будет наоборот.

Поясню эту идею при помощи сильно упрощенного частного случая. Допустим, что марсиане избирательно предпочитают марсианок, входящих в топ 10% по размеру головы. Допустим, что есть две части популяции марсианок равной численности. Первая часть с диаметром головы 50 см, с вариациями в пределах 1см. У второй части в силу каких-то причин средний диаметр головы – те же 50 см, но при этом у 20% из этой «группы» размер головы больше 51 см и еще у 20% – меньше 49 см. В итоге потомство оставят только крупноголовые марсианки из второй части. К слову, на среднем размере головы потомства все это никак не скажется, а вот средняя вариабельность этого показателя у марсианок увеличится. Из теоремы Теодора Хилла следует, что это корректно и для ряда более общих случаев.

В конце статьи автор отмечает, что его работа не является подтверждением или опровержением идеи Дарвина о большем разнообразии признаков среди представителей мужского пола, но объясняет некоторый механизм, благодаря которому в процессе эволюции один пол мог получиться более вариабельным по некоторым признакам, чем другой. Далее он замечает, что в реальности все намного сложней, и данная статья лишь задает направления для дальнейшего моделирования.

В целом нормальная математическая работа. Я ее внимательно изучил и явных ошибок не увидел. Теодор Хилл вместе с соавтором Сергеем Табачниковым подали ее в скромный математический журнал Mathematical Intelligencer. Редактор статью оценил положительно, ее приняли в печать, но стоило препринту появиться на сайте соавтора, как начались проблемы.

Сначала представительница организации «Женщины в математике» написала письмо с предупреждением, что статья «нанесет вред впечатлительным молодым женщинам» своими «потенциально сексистскими идеями». Потом Сергею пришлось отбиваться от публики, которая требовала, чтобы он убрал свое имя из статьи и спас репутацию. Потом Национальный научный фонд потребовал, чтобы из статьи убрали адресованную ему благодарность за финансирование. Оказалось, что фонд пошел на этот шаг после письма администратора «Женщин в математике»  Дианы Хендерсон (внимание!), «профессора и председателя комитета по климату и разнообразию», и Нейта Брауна, «профессора и руководителя по вопросам разнообразия и справедливости».

Наконец, редактор Mathematical Intelligencer написала, что ряд коллег предупредили о «возможной сильной реакции на статью» и что существует «реальная возможность, что правые СМИ раздуют международный хайп вокруг публикации».

Теодор Хилл пошутил: «Обычно математик радуется, если хотя бы пять человек в мире прочитают их последнюю работу. Теперь представители прогрессивного сообщества волнуются, что довольно простой логический аргумент о вариабельности мужчин может заставить консервативную прессу прочитать и процитировать научную статью!»

Под давлением общественности Mathematical Intelligencer отказался публиковать уже принятую (!) статью – без каких-либо научных обоснований. Тогда Теодор Хилл выложил ее в виде препринта в свободный доступ. Позже с ним связался редактор New York Journal of Mathematics, который ознакомился с работой и предложил для публикации свой журнал. Работа прошла рецензирование, получила одобрение главного редактора, была отредактирована и опубликована.

Но через три дня статья исчезла. Я никогда не слышал о таком развитии событий. Бывает, что статью отзывают с подробным обоснованием причин после расследования, но здесь не тот случай. Позже главный редактор пояснил, что ему не оставили выбора. Половина редколлегии, по его словам, пообещала уволиться и заклеймить журнал, если статья не будет отозвана. Опять-таки, без каких-либо научных оснований.

Эта история несправедлива и ужасна независимо от того, верна ли исходная идея о большем разнообразии признаков у мужчин. Не так должны решаться научные споры. Здесь налицо политическая цензура. Она не только мешает нормальному функционированию науки, но и льет воду на мельницу всевозможных представителей псевдонауки, которые читают о таких ситуациях и думают: «Мы же говорили! Наука – это не про факты. Это просто предвзятое мнение группы коньюктурщиков. Чистой воды социальный конструкт! И Земля – плоская и эволюция – выдумка». Пока еще можно с чистой совестью ответить, что такие случаи касаются лишь некоторых «горячих» тем. Но боюсь, что дальше будет хуже, если ученые будут бояться что-то сказать против доминирующей линии партии, будь она либеральной, консервативной или еще какой-то.

Вредят подобные истории и движениям за права женщин. Увы, из-за них «консерваторы» начинают смеяться не только над радикалами, но и над теми, кто занят решением реальных проблем и заслуживает исключительного уважения. Ожидаю, что и на меня за этот пост в поддержку ученого польется какой-нибудь треш, но уж я это как-нибудь переживу.

В общем, всевозможные измы лучше держать подальше от науки. Докапываться до правды нелегко и без общественного давления.

Подробный рассказ об этой истории: https://quillette.com/2018/09/07/academic-activists-send-a-published-paper-down-the-memory-hole/
Сайт Теодора Хилла: http://people.math.gatech.edu/~hill/Academics2018.php
Статья: https://arxiv.org/abs/1703.04184

Update

Ответы другой стороны выложены тут https://math.uchicago.edu/~wilkinso/Statement.html, https://www.math.uchicago.edu/~farb/statement. Мой краткий комментарий: в ответах так и не указаны научные изьяны работы.

Подпишитесь на независимые новости

от лучших блогеров LiveJournal

Взято отсюда

Шесть советов антипрививочнику: как красиво погибать за правду — Как поскорее загнать свой организм

2018-09-12 06:28:45

Шесть советов антипрививочнику: как красиво погибать за правду

Как-то раз я писал заметку о том, как обеднеть и оставаться стабильно бедным всю дорогу. А теперь мы пойдем еще дальше! Если вы уже совсем обнищали и не знаете, как дальше уделывать эту свою сраную нищую жизнь, то, наверное, пришла пора изловчиться и вдобавок заболеть. Ведь не зря же осень пришла!

Сегодня я хочу обратиться к некоторым представителям клана упоротых сторонников естественности, а именно — к противникам прививок. Я уважаю ваши взгляды, но немного удивляет их непоследовательность. Мне странно, что люди, которые до смерти боятся побочки от вакцин, так любят пичкать детей лошадиными дозами антибиотиков и некачественной жратвой. Довершают обычно оздоровительную программу мобильным телефоном, который выдается отпрыскам на любое количество часов в день — лишь бы не мешали. Ведь главное, что они не привиты — это ответ вообще на все. 

Сразу хочу сказать, что не призываю всех подряд начать думать, хотя раньше, признаюсь, водилась за мной такая несуразная привычка. С тех пор я многое переосмыслил и понял, что думать в принципе могут не все. Большинству людей это слишком тяжело, и регулярные вакциносрачики в сети — отличное тому подтверждение. 

К счастью, сейчас мы живем в самом свободном обществе за всю историю нашего государства. Вы можете делать и не делать что угодно: не работать, не учиться, не лечиться, оставаться дебилом до конца своих дней или вообще скоропостижно помереть от какого-нибудь доисторического заболевания. Другой вопрос, является ли это вашей целью? 

Хотя, глядя на то, как большинство людей живет без каких бы то ни было целей вообще - по карьере, бизнесу, личной жизни, здоровью и саморазвитию - я бы сказал, что да. Вполне возможно, что единственная ваша определенная цель — это когда-нибудь помереть. Так почему бы и не завтра? Ведь всегда можно перевыполнить план и достичь желаемого в кратчайшие сроки! Но тогда лучше полностью игнорировать официальную медицину, а не частично.

Первое, что я бы советовал сделать каждому уважающему себя противнику прививок — это сжечь свой медицинский полис. Давайте следовать логике: если в поликлинике плохие вакцины, то и остальное там не может быть хорошим. И если плохо для ваших детей — то и для вас не подойдет. Не позволяйте докторам вас обманывать и на всякий случай полностью избегайте консультаций. С гриппом, поносом, ОРВИ обращайтесь к бабке-ведунье, шаману или гомеопату — в общем, ко всем тем людям, от которых вы узнали о вреде прививок. 

Вообще, посмотрите — ведь большинство ваших друзей и знакомых не прививается или почти не прививается. Совпадение? Конечно, нет. Просто самые умные люди всегда между собой дружат. Медицина у нас плохая, опять же, это все знают. Даже платная. То ли дело - гомеопатия или спиритуализм. Да, это не бесплатно, да, может, в шесть раз дороже, чем платная консультация дипломированного доктора — ну так профессионалы должны зарабатывать по-человечески, верно? Хороший медиум - это же не какой-нибудь там нейрохирург или кардиолог. 

Второе — никаких лекарств из аптеки. У них побочка — если не верите мне, прочитайте инструкцию. Я понимаю, что вы прежде этого не делали, и это очень тяжело, но вы только разок загляните — там все то же самое, что и у вакцин. Значит — только подорожник, только травки и то, что ваш медиум сделал своими руками. От горла, от головы, от ног, от ж​**ы — со временем отвалится все, не сомневайтесь. 

А как затемпературите — не ждите, сразу принимайте сахарные шарики от гомеопата. Они помогут вам подольше метаться в жару без всяких там внезапных улучшений самочувствия. А там, глядишь, и осложнение подоспеет — какая-никакая радость. На работу, опять же, не надо, а туда обычно не хочется ходить тем, у кого нет карьерных целей. Вы ведь празднуете пятницы, правда? И наверняка не очень любите вечер воскресенья.

Третье — если вдруг все же встретите врачей, обязательно не обращайте внимания на их рекомендации. Все, что вам говорят про эпидемии опасных заболеваний в вашем районе, пропускайте мимо ушей. Если прививаться от кори и коклюша — так ведь и не заразишься никогда. А побочки ведь может и не быть. Вы же антибиотики пили и обошлось? Я реально говорю, вероятность маленькая. Поэтому лучше не упускать возможность. Верю, что знакомый знакомого вашего знакомого по соцсети привился и умер, но у меня куча знакомых привились и живы. И не болеют вообще! Так что сами понимаете, тут надо еще стараться. 

Четвертое — обязательно заводите споры со всеми, кто прививается. Если не знаете, кто из ваших знакомых прививается, спрашивайте их об том. И сразу объясняйте, почему так делать нельзя. Вместе не прививаться веселее — опять же, будет от кого заражаться опасными заболеваниями. А если будут настаивать — вам тоже профит. Находиться со всеми в дружеских отношениях слишком полезно для здоровья, а с помощью вольного пересказа рекомендаций вашего гомеопата вы легко можете перес***ься с половиной района. Выбирайте самых нервных оппонентов и смело рвитесь в дискуссию.

Пятое. Если в реале споров мало — обязательно пишите длинные посты в соцсетях. Настаивайте на своем и не жалейте эпитетов для всех, кто прививается. Запаситесь холодящими кровь историями про побочку от вакцин. Умерших от полиомиелита и кори в расчет не берем — это совсем другое и вообще. Это уже даже не вопрос того, кто прививается, а кто нет. Это уже дело принципа и немного даже бешенства. Они же там вообще с ума посходили. Там. Где. Это самое.

Шестое. Забудьте про спорт и здоровое питание. Это все не так важно, как регулярно с***ься в интернете и рассказывать всем о вреде прививок. В конце концов, в сутках всего 24 часа, вы не можете регулярно заниматься спортом и с***ься — приходится что-то в конце концов выбирать. Та же фигня с карапузами — если постоянно закаливать и хорошо кормить, то в сети посты писать некогда. Зато если ребенка не прививать, то можно и с питанием не заморачиваться, и со спортом — природа обо всем позаботится сама. Уж она такая.

Главное, чтобы вообще все было само и естественно, как в старые времена. Прививки, врачи, медицина в целом, спорт, витамины, здоровое питание — это все неестественно и против природы. Заметьте, раньше такого не было — в прежние времена все было гораздо естественнее. И здоровье от природы, и болезни, и естественная смертность — тогда и не жалко, правда? 

В 14-м веке естественная эпидемия чумы выкосила четверть населения земного шара. В 18-м веке в России от оспы совершенно естественно умирал каждый 7-й ребенок. От этого же заболевания еще в 20-м веке умерло полмиллиарда человек. В 50-е годы в СССР ежегодно больше 10 тысяч заболевали полиомиелитом. Каждый десятый из них погибал, еще 4 из 9 выживших оставались инвалидами. Не было прививок — не о чем было и переживать. Если, конечно, говорить только о тех пятерых, которые чудом оставались живы и здоровы. 

А вот что делать с оставшимися пятерыми? Я понимаю, что это слишком сложный вопрос для тех, кто выступает за все естественное, от прыщей на морде до волос на жопе. Но вдруг есть какой-то секретный ответ?  Я готов его выслушать крайне внимательно. 

Подпишитесь на независимые новости

от лучших блогеров LiveJournal

Взято отсюда

На Цветном бульваре появился «танцующий» светофор / Новости города / Сайт Москвы

2018-09-08 23:06:33

На Цветном бульваре появился «танцующий» светофор / Новости города / Сайт Москвы

В Москве ко Дню города установили «танцующий» светофор. Он появился возле пешеходного перехода на Цветном бульваре рядом с цирком Никулина.

Значок в виде человека, который отображается на красном сигнале светофоре, не стоит, а пляшет. Неподалеку от светофора установлена небольшая кабина — пешеходы могут зайти в нее и начать двигаться (действия будут сканировать специальные камеры видеоаналитики). Танец находящегося в кабине человека транслируется в режиме реального времени на красный сигнал светофора. Таким образом, значок на устройстве может повторять движения человека в кабине.

Танцевать можно во время красного сигнала для пешеходов. Если в кабине никого нет, светофор работает в обычном режиме — на нем отображается знак пешехода, который идет, либо стоит.


Светофор отвечает всем требованиям безопасности: танцующий человек транслируется только на красный сигнал светофора для пешеходов.

«Специально ко Дню города мы решили подарить праздничное настроение пешеходам. Чтобы ждать зеленого сигнала было не скучно и не возникало желания перебежать на красный, мы установили “танцующий” светофор. Кроме того, светофор поднимет настроение горожанам. Например, возвращаясь домой после напряженного трудового дня, они улыбнутся при виде значка человека, который пустился в пляс», — рассказал руководитель Центра организации дорожного движения Вадим Юрьев.

По его словам, адрес для установки необычного светофора выбран неслучайно: цирк Никулина посещают множество детей, и они особенно заинтересуются «танцующим» регулятором движения. Аналогичное устройство уже тестировали в Европе.

В июле начали тестировать еще один необычный светофор — «говорящий». Когда загорается зеленый сигнал, на светофоре включается громкоговоритель. Он сообщает горожанам, что переход разрешен, а также проговаривает количество секунд, которое осталось до окончания действия зеленого света. Когда загорается красный сигнал, светофор предупреждает и об этом.

Взято отсюда