Известный общественный деятель, журналист Дмитрий де Кошко представляет во Франции третье поколение той русской эмиграции, которой после Октябрьской революции пришлось покинуть Отечество. Сегодня он — председатель Координационного совета российских соотечественников во Франции.

СВОЙ: Род Кошко оставил заметный след в истории. Кто стоял у его истоков?
Де Кошко: Федор Кошка — «комендант» Москвы во время битвы Дмитрия Донского на Куликовском поле... Те, кто жил в России, потом стали Кошкиными, а представители другой ветви, к которой я принадлежу, бежали в Литву, спасаясь от опричнины. И там люди с фамилией Кошка назывались уже Кошко. 

СВОЙ: Ваш прадед — генерал Аркадий Францевич Кошко (1867–1928) — руководил Московской сыскной полицией. Этот основоположник отечественной криминалистики вошел в историю как «русский Шерлок Холмс».
Де Кошко: Он провел реорганизацию московской полиции, которая тогда была ужасно коррумпирована и ненадежна. Благодаря усилиям Аркадия Францевича в 1913 году она заняла первое место в мире по числу раскрываемых преступлений. В 1990-е годы мне говорили, что методология Кошко по-прежнему актуальна, а его работы оставались в МУРе засекреченными. Кроме того, прадед создал уникальную систему классификации данных дактилоскопии. Одно дело — взять отпечатки пальцев, другое — найти, кому они принадлежат. 

СВОЙ: Кажется, его системой заинтересовался Скотланд-Ярд? 
Де Кошко: Когда прадед приехал во Францию, ему предложили работу в Англии. Он отказался, потому что надо было принимать британское подданство. Аркадий Францевич хотел остаться русским. Ему пришлось зарабатывать на жизнь в парижской меховой лавке. Чтобы отвлечься от этой работы, он написал «Очерки уголовного мира царской России». 

СВОЙ: Брат Вашего прадеда — Иван Францевич Кошко (1859–1927) — был вице-губернатором Самары , губернатором Пензы и Перми. Его «Воспоминания» издавали в дореволюционной России.
Де Кошко: Его считали столыпинским губернатором. То есть он получил столь высокий пост не потому, что был дворянином, не по блату или протекции, а за заслуги и компетентность. Сегодня Ивана Францевича, специалиста по сельскому хозяйству, назвали бы технократом. Ему обычно приходилось выступать в роли «пожарного» — во время голода в Поволжье в начале ХХ века, Русско-японской войны и революционных событий 1905 года. Его послали в Самару, где губернатором был Иван Львович Блок — дядя великого поэта. Через несколько месяцев Блока убили террористы — когда они вместе с моим прадедом вышли на улицу. После этого в Самару никто не хотел ехать — все боялись. Тогда Ивана Францевича сделали исполняющим обязанности губернатора. Несмотря на опасности, он бесстрашно гулял по городу, и любой человек мог к нему обратиться. 

СВОЙ: Оба прадеда умерли в Париже?
Де Кошко: Они похоронены на парижском кладбище Сент-Уан. Могила Аркадия Францевича сохранилась. Совсем недавно ветераны МУРа привезли на его могилу землю из белорусской усадьбы, в которой они с братом родились. 

СВОЙ: Каким образом в русской фамилии появилась французская аристократическая приставка «де»?
Де Кошко: Предки ездили во Францию еще в конце XIX века. И, чтобы сделать им приятное, французы, зная, что они дворяне, прибавили к фамилии «де». 

СВОЙ: Вы представляете третье поколение русской эмиграции, которое обосновалось во Франции. Какую миссию выполняет Координационный совет российских соотечественников в этой стране? 
Де Кошко: Он создан три года назад. Мы поддерживаем контакты со всеми российскими представительствами — посольством, консульством, культурным центром, торгпредством, отделениями крупных российских фирм. Помогаем в проведении выставок, концертов, в осуществлении программ преподавания русского языка для взрослых. Нашу диаспору, сложившуюся из разных «волн», объединяют общие интересы, язык и культура. Разумеется, нам небезразличны и российско-французские отношения. По-французски называемся les Russes de France. Большую лепту в дело сотрудничества внес и перекрестный российско-французский год — 2010-й. Было проведено более 1300 различных мероприятий. Во Франции действуют свыше 160 общественных ассоциаций, связывающих наши страны. 

СВОЙ: Если во Франции вдруг решил обосноваться некто Ваня Иванов, который абсолютно не ориентируется в местных реалиях и не знает, в какие двери стучаться, то вы ему поможете?
Де Кошко: Мы создали телефонную службу юридической помощи. Он может туда обратиться, и тогда попробуем помочь, объяснить, как действовать в тех или иных ситуациях. До сих пор практически обходимся без всякого финансирования — все держится на доброй воле и на энтузиазме.

СВОЙ: Сколько русскоговорящих сегодня живет во Франции?
Де Кошко: По некоторым оценкам, около 350 тысяч, но на самом деле — примерно полмиллиона. Число русскоговорящих в Евросоюзе достигает семи миллионов человек. После того как был избран новый состав Европейского парламента, продолжаем работу по приданию русскому языку должного статуса в Евросоюзе. 

СВОЙ: Несмотря на впечатляющие цифры, русский язык во французских учебных заведениях постепенно сдает свои позиции.
Де Кошко: Действительно, в лицеях и в школах он отступает. Закрываются классы. Иногда это происходит потому, что нет спроса. А иногда — ради так называемой экономии.

СВОЙ: Одновременно Вы возглавляете ассоциацию «Франция — Урал».
Де Кошко: Она создана 21 год назад. Сегодня нас поддерживает фонд «Русский мир». Несколько лет назад мы учредили премию «Русофония» — за лучший перевод с русского на французский. Каждый год на эту премию выдвигаются примерно полсотни книг. Мы с удивлением обнаружили, что больше всего русской литературы переводится на французский, а не на английский или немецкий языки. Экономически это неоправданно, поскольку рынок здесь небольшой. Однако издатели публикуют такие книги, потому что французы любят русскую литературу, чувствуют с русскими некую духовную близость. 

СВОЙ: Наконец началось строительство Российского духовно-культурного центра на набережной Сены рядом с Эйфелевой башней. Для россиян во Франции это огромное событие.
Де Кошко: В одном из зданий комплекса разместится российско-французская школа. Это наша инициатива, которая получила поддержку.

СВОЙ: Вы родились во Франции, но языками Толстого и Бальзака владеете одинаково хорошо. Ощущаете себя больше русским или французом? 
Де Кошко: Я бы сказал «русским французом». Образование у меня французское, а воспитание — русское. Здесь таких, как я, называют Français plus — то есть француз и вдобавок что-то еще. В профессиональном плане — как журналист — пользуюсь больше французским. Зато эмоционально ощущаю себя русским. 

СВОЙ: В чем же, на Ваш взгляд, принципиальное различие французского и русского характеров? 
Де Кошко: Русским свойственна широта и даже экстремальный подход. У французов же я ощущаю порой определенную мелочность, расчетливость. Это связано с тем, что Франция — крестьянская страна. И крестьянский менталитет остался — они люди осторожные, осмотрительные, порой скрытные. При этом французы, хотя и не немцы, но гораздо организованнее русских, привыкших все делать в последний момент. Французов это всегда поражает.

СВОЙ: Вы 33 года проработали в агентстве «Франс Пресс». Почему французские СМИ демонизируют Россию? 
Де Кошко: Причины разные. У многих остались стереотипы «холодной войны». Это связано с влиянием Соединенных Штатов и тех, кто во Франции и Евросоюзе идет у них на поводу. Американцы «положили глаз» на журналистов, которые получают продвижение во влиятельных редакциях. Некогда меня самого во «Франс Пресс» остановили на определенном уровне — потому что я и славянин, и русский. Об этом мне прямо сказали. Запретили работать в Москве, предлагали отправиться в Африку. 

СВОЙ: Кого же тогда посылают в Москву?
Де Кошко: В основном людей, настроенных против России. И главные редакторы, отобранные по политическим мотивам, указывают корреспондентам, что писать. Да те и сами понимают, что надо делать для успешной карьеры. Поэтому не будут присылать материалы, которые вызывают раздражение в парижских редакциях. 

СВОЙ: К сожалению, французские журналисты в большинстве своем плохо знают Россию и не понимают ее. 
Де Кошко: Я видел, как в Россию приезжали корреспонденты, не зная ни ее языка, ни культуры. По отношению к стране они применяют западные шаблоны. В Москве или Питере (а самые смелые — в Екатеринбурге) встречаются с «профессиональными диссидентами» или с людьми, которые очень хотят общаться с западными журналистами, всячески льстят им, чтобы поддерживать контакт. Эти русские полуинтеллигенты или полуинтеллектуалы кроют Россию так, как ни один иностранец не посмеет. И французы часто принимают все за чистую монету. Они не понимают, что  тот же русский может перейти от смеха к слезам, от самых ужасных высказываний о своей стране к патриотическим слезам по матушке-России. 

СВОЙ: Несмотря на антироссийскую риторику в СМИ, часть французского общественного мнения поддерживает Москву.
Де Кошко: Для определенного консервативного слоя во Франции, который сейчас находится на подъеме, путинская Россия — единственная надежда. Она защищает традиционные европейские ценности.

СВОЙ: В чем заключается глобальная задача Соединенных Штатов в Старом Свете?
Де Кошко: В том, чтобы воспрепятствовать сближению Европы с Россией. Сейчас это наглядно проявляется на Украине. Американцы опираются на антирусские настроения лидеров восточноевропейских стран. Невзирая на все обещания, подтянули НАТО к самым границам России. Считают Москву своим врагом, хотя Китай для них гораздо опаснее. Кроме того, чтобы не допустить сближения с Россией, ведутся переговоры о создании трансатлантической зоны свободной торговли между Евросоюзом и Северной Америкой (TAFTA).

СВОЙ: Ну а где же великое наследие голлизма с его независимой внешней политикой?
Де Кошко: Увы, генерал де Голль давно умер. Последним главой государства с остатками голлизма был Жак Ширак, который отказался участвовать в войне против Ирака. Рука американцев была видна и при выборе президентов Николя Саркози, Франсуа Олланда. Среди политических партий «антирусизм» наиболее ярко демонстрируют социалисты. 

СВОЙ: Вы побывали в Крыму после его возвращения в состав России. Каковы впечатления? 
Де Кошко: Я преподавал в Симферопольском университете, когда Крым еще был украинским. Ездил также в Киев и Ужгород. Сам видел, как закрывали русские школы и открывали украинские, где изучали Пушкина в переводах... В глазах крымчан это выглядело как совершенное безумие. Они чувствовали себя брошенными и забытыми. После возвращения Крыма в Россию все там вздохнули с облегчением.